УЧАСТНИКИ ЭКСПЕДИЦИИ

С детства Николай Гумилёв был увлечен Африкой и за свою жизнь как минимум трижды путешествовал на этот континент. Последняя его поездка ― экспедиция «по заданию Музея антропологии и этнографии» в 1913 г., была самой продолжительной, самой масштабной и самой плодотворной. Программа экспедиции была разработана в МАЭ с учетом опыта предыдущих поездок поэта в Абиссинию. К работе «в поле» Гумилёва и его напарника по экспедиции Николая Сверчкова готовили выдающиеся ученые. Для российской науки было важно получить качественную информацию о малоизвестных тогда территориях Африки, пополнить этнографические коллекции для новой африканской экспозиции в музее. Экспедиция Гумилёва-Сверчкова проходила в тяжелейших условиях и продолжалась почти 5 месяцев. В Музее антропологии и этнографии сейчас хранятся три предметные коллекции Гумилёва, небольшая коллекция вещей из Абиссинии, привезенных им из поездок 1909–1911 годов и подаренная музею перед экспедицией 1913 г., большая фотографическая коллекция, также в музейных фондах находится легендарная «Синяя тетрадь», где рукой самого Николая Степановича сделаны описания всех приобретенных во время экспедиции предметов. Описи этнографических коллекций также написаны рукой Гумилёва, а опись фотоколлекции ― рукой Сверчкова.

В 1914 г. Николай Гумилёв пошёл добровольцем на фронт и участвовал в сражениях Первой мировой. За проявленные храбрость и мужество был награжден двумя Георгиевскими крестами (IV и III степени). В 1917 г. поэт решил перевестись на Салоникский фронт и отправился в русский экспедиционный корпус в Париж, где он был вынужден задержаться и проходил службу в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства. В Советскую Россию он вернулся весной 1918 г. Поэт не скрывал своих религиозных взглядов и монархических убеждений. За несколько месяцев до гибели Гумилёв опубликовал два сборника стихов: «Огненный столп», который является вершиной его поэтического творчества, и «Шатёр», написанный по мотивам впечатлений от путешествий по Африке и посвященный верному другу и помощнику Николаю Сверчкову.

Племянник Николая Степановича Гумилёва, как называли его в семье Гумилёвых ― «Коля маленький», относился к своему дяде, скорее как к старшему брату, ведь он был моложе его всего на 8 лет, и был сильно к нему привязан. Он был сыном старшей сводной сестры Николая Гумилёва Анны Сергеевны Сверчковой. Николай Сверчков так же, как и Николай Гумилёв, закончил Царскосельскую Николаевскую гимназию. Слушая рассказы Николая Степановича об удивительных африканских странах, «Коля маленький» проникся страстью к путешествиям, поэтому, когда в 1913 г. Гумилёв организовал новую африканскую экспедицию, то в качестве спутника он выбрал именно Колю Сверчкова. В «Африканском дневнике» Николай Степанович пишет о приглашении племянника в экспедицию так: «Я просил о разрешении взять с собой помощника, и мой выбор остановился на моем родственнике Н.Л. Сверчкове, молодом человеке, любящем охоту и естественные науки. Он отличался настолько покладистым характером, что уже из-за одного желания сохранить мир пошел бы на всевозможные лишения и опасности».

«Лишений и опасностей» с лихвой хватило обоим Николаям ― малярия, нехватка продуктов, тяжелые многодневные переходы и переправы через бурные реки, во время одной из них (через реку Уаби) «Коля маленький» чудом избежал пасти крокодила.

В экспедиции Николай Сверчков много фотографировал и занимался сбором энтомологической коллекции для Зоологического музея в Петербурге. Он тоже вел экспедиционный дневник и даже подготовил его для публикации в издательстве Э. Гржебина, но по разным причинам книга не была издана, и судьба рукописи Сверчкова сейчас неизвестна.

С началом Первой мировой войны Николай Сверчков, как и его дядя, ушел добровольцем на фронт. Был награжден множеством боевых наград, контужен, отравлен газами, из-за чего у него развился туберкулез. После возвращения с фронта он заведовал краеведческим музеем в городе Бежецк. Рядом с Бежецком, в деревне Слепнёво, находилось имение Гумилёвых, где несколько лет до революции жили и Николай Гумилёв с Анной Ахматовой. В 1918 г. по дороге в Грузию (на родину его жены) скончался в Екатеринодаре. Ему было всего 24 года.

Я думаю, что были два главных обстоятельства, которые привели меня к организации в 2008 г. экспедиции в Эфиопию по следам поездки Николая Гумилёва, совершенной «по заданию Музея антропологии и этнографии» в 1913 г.

Первое, это ,конечно, моя давняя юношеская влюбленность в стихи Гумилёва, унаследованная от родителей и ими в моей душе пестуемая. Категорически запрещенный до середины 80-х годов, непечатаемый поэт в нашей домашней библиотеке был неплохо представлен: «Чужое небо» 1912 г. (купленное мамой в послевоенном магазине «Букинист»), изданный в «Посеве» толстый том стихов поэта (привезенный в подарок родителям друзьями дипломатами из Парижа) и еще несколько прижизненных сборников стихов, перепечатанных мамой на нашей старой пишущей машинке.

Я помню, как отец читал мне эти волшебные стихи:

«Наплывала тень… Догорал камин,
Руки на груди, он стоял один,
Неподвижный взор устремляя вдаль,
Горько говоря про свою печаль:
Я пробрался вглубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван;
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города,
И не раз из них в тишине ночной
В лагерь долетал непонятный вой.
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас,
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
Древний я отрыл храм из под песка,
Именем моим названа река,
И в стране озер пять больших племен
Слушались меня, чтили мой закон».

Мог ли я тогда представить себе, что это не просто блестящая поэзия, но по существу документальное описание второго путешествия по Абиссинии Николая Гумилёва осенью-зимой 1910–1911 гг.

Второе. Когда я в 2002 г. был избран директором Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, для меня одной из главных забот стало изучение истории музея и его коллекций. Особое внимание мы решили уделять истории ранних коллекций и тех коллекций, которые связаны с известными именами их собирателей. И тут мое внимание привлекла история одной из самых ранних экспедиций, организованных музеем для пополнения коллекций ― экспедиции в Абиссинию поэта Николая Гумилёва в 1913 г. К тому времени после реабилитации Гумилёва в 1992 г. в печати появились публикации стихов, прозы, писем поэта. В ряде статей достаточно безосновательно выдвигались различные версии причин поездок Гумилёва в Абиссинию: от пагубной страсти к эфиопской красавице до выполнения заданий армейской разведки. Николай Гумилёв представал то романтиком, «русским Киплингом», «конквистадором», то неудачником, неучем, бросившим учебу в университете и не выучившим даже французского языка. Стали появляться в печати и обнаруженные в конце 80-х – начале 90-х г.г. в частных собраниях тексты, связанные с экспедицией 1913 г. – «Африканский дневник» и полевой дневник Гумилёва. Комментарии к этим публикациям вызывали массу вопросов, а главное категорически противоречили хранящимся в нашем музее документам, прежде всего описям, а также собранным Николаем Гумилёвым и Николаем Сверчковым (его племянником и спутником в экспедиции 1913 г.) этнографическим коллекциям и фотографиям. Эти описи, да и состав собранных коллекций и сделанных фотографий, скорее свидетельствовали, по моему мнению, о профессиональной работе обученного и инициативного этнографа, знакомого как с методами полевой работы начала XX века, так и с историей изучаемой страны и ее населением. Многое встало на свои места после публикации замечательных книг выдающегося африканиста академика А.Б. Давидсона «Муза странствий Николая Гумилёва» (1992) и «Николай Гумилёв. Поэт, путешественник, воин» (2001). Но оставалось удивительное чувство, что «распутать» историю экспедиции Николая Гумилёва в Абиссинию в 1913 г., «прочитать» его дневники и стихи, многие из которых тоже являются документальными свидетельствами экспедиционных исследований в Абиссинии, можно, только пройдя его маршрутом и увидев эту столь любимую Гумилёвым страну нашим профессиональным взглядом. Так родился проект экспедиционной поездки 2008 г. «По следам экспедиции Николая Гумилёва».

Экспедиция 2008 г., несомненно, одна из наиболее результативных научных миссий нашего Музея последних десятилетий. Хотя ее результаты до сих пор практически не опубликованы, в своей совокупности они позволили не только понять то, что Николай Гумилёв отработал в Африке как профессиональный этнограф, но и осознать, что его поэзия вобрала в себя и его полевой опыт, и научные познания, полученные им в Музее при подготовке экспедиции. Стихи его африканского цикла ― это и есть его подлинный и поистине уникальный полевой дневник. Другого такого примера в истории отечественной поэзии нет.

Гумилёв отправился изучать мусульманскую Абиссинию, и для меня как исламоведа участие в экспедиции позволило познакомиться с исламом северо-восточной Африки, что стало, впоследствии, важной частью научного проекта, посвященного многообразию мира ислама. Кроме того, моей обязанностью была организация фото и видео съемок, и я очень надеюсь, что документальный фильм, сценарий которого был написан именно в те дни, однажды найдет своего зрителя.

Для меня, молодого аспиранта сектора Ближнего Востока СПб Филиала Института востоковедения АН СССР, впервые в начале 1980-х годов узнавшего о рукописях, доставленных в Петербург замечательным поэтом, вся эта история казалось тогда невероятно далекой сказкой:

«Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.»

В те годы я не мог и предположить, что мне доведется самому увидеть как из-за поворота дороги, только что плескавшей в лобовое стекло красной пылью, выплывает белостенный Шейх-Хуссейн, что я сам смогу покупать книги на жаркой улице в лавке у харэрской мечети, что, остановившись на одном из перевалов в Черчерских горах, я буду вглядываться в прекрасную страну, бесконечно уходящую за горизонт, и повторять вслед за поэтом:

«Этот мир такой святой и строгий,
Что нет места в нем пустой тоске».

В 2008 г. я приняла участие в экспедиции нашего Музея, отправившейся по следам экспедиции Николая Гумилёва, и мне удалось побывать в тех областях Эфиопии, которые были мне как ученому-этнографу неизвестны. Это юго-восточная часть страны и граница с Сомали. До того, занимаясь исследованиями христианской Эфиопии, мне удалось посетить северные области страны, где располагаются древние христианские святыни. Высокие горы, красная мягкая порода, в которой вырезаны древние скальные церкви.

Каково же было мое удивление, когда эфиопское плоскогорье сменилось саванной, саванна ― лесом, а лес опять горами Бале. В памяти всплывали в беспорядке строки стихотворений Николая Гумилёва:

«Колдовская страна… Где оскалены бездны, взъерошены боры… Поднимись, и нежданно увидишь вокруг сикоморы и розы, веселые села…. Задыхаешься, солнце палит с высоты…».

Наиболее интересным моментом в экспедиции для меня стало общение с абба Мудой ― пророком из Шейх-Хуссейна. Я выполнял функции переводчика между членами экспедиции и местной общиной. Шейх Омар Гаради, он же абба Муда, ― высокий человек с правильными чертами лица ― принял нас хорошо, показал все места недалеко от Шейх-Хуссейна, где когда-то бывал Николай Гумилёв.

Это настоящее счастье, когда видишь, что университетское образование, академические знания ученого «работают в поле», позволяя соединить таких разных и далеких людей, как наши соотечественники из Петербурга и жители Шейх-Хуссейна, затерянного где-то в глубине Африканского Рога.

Моя любовь к фотографии переросла в настоящую страсть с появлением цифровой техники. А участие в экспедициях, организуемых МАЭ РАН, позволило накопить огромный материал, собранный в различных частях света. Сотни фотографий вошли в публикации популярных и научных журналов, а также в многочисленные музейные издания. В каждой стране я выполняла задачи, связанные непосредственно с проектами, но как фотографу мне, безусловно, было интересно увидеть и запечатлеть как можно больше, «поймать» особенности мест и характеров, лиц и красок.

Скрываясь как под маской, за массивным корпусом фотокамеры, ты наблюдаешь громадный и многообразный мир через маленький окуляр. Особый интерес у меня вызывали экспедиции, организованные по маршрутам, которыми много лет назад проходили легендарные люди.

Такой оказалась и наша поездка в Эфиопию. Почти сто лет назад по тем же местам прошел Николай Гумилёв. Перед поездкой были тщательно изучены все материалы, привезенные из экспедиции Гумилёвым, в том числе большая коллекция фотографий. Какое же волнение охватывало, когда, оказавшись на месте, удавалось найти тот же ракурс, запечатлеть те же предметы, которые видел Николай Гумилёв, попасть в ту же обстановку. Это были необыкновенные ощущения.

Во время экспедиции впечатления сменялись таким ярким калейдоскопом, что фотокамеру я не выпускала из рук от рассвета до заката. И никакие трудности не могли сравниться с тем азартом и желанием работать, которые охватили всех участников нашей экспедиции.

Принять участие в экспедиции нас с Александром пригласили Юрий Кириллович Чистов и Ефим Анатольевич Резван. Аргумент был единственный и безотказный: «Пройдем маршрутом Николая Гумилёва!». Африка в моем воображении всегда:

«Далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф».

Мы не были в тех местах, где бродят жирафы, но видели эвкалиптовые рощи в предместьях Аддис-Абебы, голубые озера, над которыми парят ибисы, рыжие поля, вспаханные деревянным плугом, который тянет огромный белый буйвол…Эфиопия поразила нас яркостью красок цветущих деревьев, женской одежды, убранства православных храмов… Вкусами, запахами, звуками… Всем тем, чем когда-то, вероятно, поразила и Николая Гумилёва.

Все это хотелось сохранить в памяти, подробно зафиксировать, и мы снимали, снимали…Преодоление маршрута давалось нелегко: жара, пыль, бесконечные грунтовые дороги, но мысль о том, что Гумилёву здесь было во сто крат сложнее и тяжелее, настраивала нас на спокойное принятие трудностей. Главное же, конечно, в невероятных эмоциях, связанных с прикосновением к другой, непостижимой жизни и культуре, к судьбе большого поэта и путешественника, к его тайне…

«...И последняя милость, с которою
Отойду я в селенья святые,
Дай скончаться под той сикоморою,
Где с Христом отдыхала Мария».

«…И, смотря на потоки у горных подножий,
На дубы и полдневных лучей торжество,
Европеец дивится, как странно похожи
Друг на друга народ и отчизна его».

Эта строфа из стихотворения Николая Гумилёва «Абиссиния» еще в юношеском прочтении меня изумила. Что же может быть странного в этой похожести, разве бывает иначе? Чтобы получить ясный ответ, мне понадобилась машина времени. Ею стала экспедиция Кунсткамеры по маршруту абиссинского путешествия Гумилёва 1913 г.

Одна из апорий Зенона гласит, что Ахиллес никогда не догонит черепаху. Мы испытали на себе этот веселый парадокс. Сколько бы наши рычащие вездеходы не гнались за отрядом Гумилёва, он на своих осликах и верблюдах всегда оказывался впереди.

И мне показалось, что я понял, о какой странности написал поэт: человек и его деяния накрепко впечатываются в эту страну, вытесняя время и становясь бессмертными.