Глава 3. Подготовка к экспедиции в Абиссинию в 1913 г.
На первых страницах «Африканского дневника», рассказывая об истории организации экспедиции, Н. Гумилёв достаточно подробно описывает свой визит к профессору Санкт-Петербургского университета, знаменитому египтологу и одновременно автору первых российских научных исследований по истории и культуре Абиссинии Б.А. Тураеву. При этом присутствовал археолог и историк античности, ученый-секретарь историко-филологического факультета и проректор университета профессор С.А. Жебелев. Они и посоветовали Гумилёву посетить директора Музея антропологии и этнографии академика В.В. Радлова и рассказать ему о своих путешествиях.
Как вспоминает Гумилёв, «не прошло и получаса, как с рекомендательным письмом в руках я оказался на витой каменной лестнице перед дверью в приемную одного из вершителей академических судеб». Вне всякого сомнения, речь идет о кабинете академика В.В. Радлова и о встрече с этим великим ученым и директором Музея антропологии и этнографии имени императора Петра Великого Императорской академии наук (МАЭ) с 1884 по 1918 г.
Видимо, в этот же день или несколькими днями позже было принято решение организовать экспедицию МАЭ в Абиссинию и направить туда Н. Гумилёва.
Идея послать в Абиссинию для сбора коллекций не профессионального этнографа, а 26-летнего поэта может показаться на первый взгляд, достаточно странной.
Представляется, что на такой выбор повлияли два обстоятельства. Первое — это практическое отсутствие в России в начале XX в. профессиональных этнографов, посвятивших себя исследованию Африканского континента. Такие специалисты появились чуть позже, в 1920–1930-х годах, в том числе благодаря интересу, который вызывала новая постоянная экспозиция Музея антропологии и этнографии, посвященная народам Африки. Вторым решающим обстоятельством стало то, что в лице Гумилёва руководство МАЭ повстречало не случайного любителя экзотических приключений, а молодого исследователя, который не просто из романтических соображений уже дважды побывал на востоке Африки, но и по собственной инициативе записывал фольклорные тексты, приобретал картины местных художников, этнографические экспонаты. Музею антропологии и этнографии, отправляясь в экспедицию, Гумилёв преподнес в дар маленькую, но весьма ценную коллекцию этнографических предметов, собранных в предыдущих своих поездках. Эта коллекция была зарегистрирована 23 июля 1913 г. куратором африканских этнографических коллекций Я.В. Чекановским под номером МАЭ № 2131.
Кроме того, вспомним, что имя Н. Гумилёва было, несомненно, известно сотрудникам музея и в связи с публикацией им цикла из пяти стихотворений под названием «Абиссинские песни», которые публиковались первый раз в знаменитой «Антологии» издательства «Мусагет» в 1911 г., а затем вошли в сборник стихов Гумилёва «Чужое небо» (1912). Этот цикл стихов произвел сильное впечатление на читающую публику: «яркая красочность», «необыкновенная свежесть», «чарующее девственное простодушие». Поток похвал был столь красноречив, что Н. Гумилёв был вынужден объяснять, что это не переводы абиссинского фольклора, а его оригинальные стихи, написанные под впечатлением знакомства с местной поэзией и по ее мотивам. Его переводы абиссинских фольклорных текстов появятся позже, как один из результатов экспедиции 1913 г.
Нет никакого сомнения, что кроме В.В. Радлова Николай Гумилёв в тот же день или позже познакомился и тесно общался со старшим этнографом музея, выдающимся ученым Л.Я. Штернбергом. Огромную роль могло сыграть общение с хранителем африканских этнографических коллекций Я.В. Чекановским. Этот сотрудник МАЭ к этому времени не только имел опыт полевой экспедиционной работы в Центральной Африке и службы в Берлинском музее народоведения, но и уже хорошо знал все имевшиеся в МАЭ африканские коллекции и написал изданный в 1912 г. путеводитель по экспозиции «Африка». Еще одной ключевой фигурой, чья помощь в подготовке экспедиции должна была быть бесценной, был выдающийся этнограф, художник и фотограф С.М. Дудин, который в 1910 г. организовал в музее фотолабораторию и явился основоположником визуальной антропологии в России. Совершенно очевидно, что Н. Гумилёв и Н. Сверчков (его племянник и член готовящейся экспедиции в Абиссинию) провели много дней в музее, знакомясь с уже существующими коллекциями из Восточной Африки, беседуя с сотрудниками, получая от них инструкции по сбору этнографических коллекций, фотографированию в полевых условиях, ведению полевого дневника и описи собранных коллекций.
Уже находясь в экспедиции и ожидая разрешения на пеший маршрут вглубь страны, Н. Гумилёв в мае в Харэре записал в «Африканском дневнике» свои впечатления от знакомства с сотрудниками этнографического и зоологического (так как планировался также сбор Н. Сверчковым энтомологических коллекций) музеев Академии наук: «С тех пор прошло пять месяцев. За это время я много раз бывал и на внутренних лестницах, и в просторных, заставленных еще не разобранными коллекциями кабинетах, на чердаках и в подвалах музеев этого большого белого здания над Невой [коллекции и часть экспозиций академических музеев располагались в те годы в так называемом Музейном флигеле Академии наук, замыкающем двор здания академии. — Ю.Ч.]. Я встречал ученых, точно только что соскочивших со страниц романа Жюль Верна, и таких, что с восторженным блеском глаз говорят о тлях и кокцидах, и таких, чья мечта добыть шкуру красной дикой собаки, водящейся в Центральной Африке, и таких, что, подобно Бодлеру, готовы поверить в подлинную божественность маленьких идолов из дерева и слоновой кости. И почти везде прием, оказанный мне, поражал своей простотой и сердечностью. Принцы официальной науки оказались, как настоящие принцы, доброжелательными и благосклонными».
В процессе подготовки такой длительной экспедиции в экстремально сложные для путешествий иностранцев районы Африки необходимо было решить ряд организационных задач: выбрать район работы, определить цели и задачи, решить вопрос о финансировании, транспортировки к месту проведения полевых исследований, разрешении на работу в Абиссинии, приобретении необходимого оборудования и т.д. В случае экспедиции Н. Гумилёва и его племянника Н. Сверчкова подготовка также включала овладение профессиональными навыками сбора этнографических коллекций, их описания, фиксации местных названий приобретаемых для музея предметов, их ритуального значения и бытового использования, места бытования, этнической принадлежности. Очень важно было научиться регулярно и правильно вести полевой дневник, коротко фиксировать в нем передвижение по маршруту, приобретение предметов для коллекции музея, описывать наблюдения этнографического характера. Забегая вперед, берусь утверждать, что со всеми этими задачами Н. Гумилёв блестяще справился.
Для того чтобы понять процесс подготовки к этнографической экспедиции непрофессиональных ученых, обратимся к воспоминаниям С.А. Ратнер-Штернберг, супруги старшего этнографа МАЭ Л.Я. Штернберга, которая с 1910 г. и до смерти в 1942 г. во время блокады также была сотрудником музея.
С.А. Ратнер-Штернберг пишет, что в начале XX в. в основу всей последующей деятельности музея был положен принцип собирания путем не случайных приобретений, а систематических научных экспедиций и командировок. Очень существенным препятствием к практическому осуществлению такого принципа был недостаток профессиональных этнографов, хорошо подготовленных теоретически и с практическим опытом полевой этнографической работы. Прилагались огромные усилия к тому, чтобы непрофессиональные собиратели коллекций (их часто называли корреспондентами музея) становились этнографами-исследователями, благодаря чему в МАЭ, наряду с хорошо описанными коллекциями, стал накопляться ценный и очень часто монографический научный материал по целым народностям. В целях привлечения широкого круга лиц к научному собиранию этнографического материала при музее организованы были систематические занятия по этнографии с демонстрацией музейного материала, и, кроме того, отдельные лица специально инструктировались для сборов в определенных районах. Ратнер-Штернберг пишет о роли своего мужа Льва Яковлевича Штернберга в подготовке экспедиций музея: «Участников наиболее важных экспедиций он подготавливал месяцами, читая им во время бесед целые курсы по первобытной религии, шаманству, социальной культуре, лингвистике, фольклору и инструктировал по методологии полевой работы».
Неизвестно обладали ли к этому времени Н. Гумилёв и Н. Сверчков какими-либо навыками и опытом фотографирования, особенно в полевых условиях. Скорее всего, нет, фотоаппарат был большой редкостью в руках любителей. Необходимо было научиться пользоваться им, получить инструкции, как проводить съемку в полевых условиях, усвоить, какие сюжеты для фотографирования предпочтительнее. Нужно было научиться обращаться со стеклянными негативами, освоить технику их проявки в полевых условиях, хранения негативов в условиях жаркого климата и транспортировки во время многодневного пешего путешествия.
Н. Сверчкову необходимо было освоить азы техники сбора энтомологической коллекции: каких насекомых предпочтительнее собирать, в какое время дня и в каких условиях, как составлять полевые этикетки, как готовить собранные образцы к транспортировке, обеспечить сохранность собранной коллекции.
В «Африканском дневнике» Н. Гумилёв вспоминал: «Приготовления к путешествию заняли месяц упорного труда. Надо было достать палатку, ружья, седла, вьюки, удостоверения, рекомендательные письма и пр. и пр.». Н. Гумилёв также упоминает, что они использовали во время экспедиции походное оборудование, разработанное знаменитым русским путешественником М.Е. Грум-Гржимайло, который прославился в том числе как создатель армейского походного снаряжения: «Ночевали на половине подъема, и это была наша первая ночь в палатке. Там уместились только две наши кровати и между них, как ночной столик, два поставленные один на другой чемоданы типа, выработанного Грум-Гржимайло».
Как вспоминает Гумилёв, «не прошло и получаса, как с рекомендательным письмом в руках я оказался на витой каменной лестнице перед дверью в приемную одного из вершителей академических судеб». Вне всякого сомнения, речь идет о кабинете академика В.В. Радлова и о встрече с этим великим ученым и директором Музея антропологии и этнографии имени императора Петра Великого Императорской академии наук (МАЭ) с 1884 по 1918 г.
Видимо, в этот же день или несколькими днями позже было принято решение организовать экспедицию МАЭ в Абиссинию и направить туда Н. Гумилёва.
Идея послать в Абиссинию для сбора коллекций не профессионального этнографа, а 26-летнего поэта может показаться на первый взгляд, достаточно странной.
Представляется, что на такой выбор повлияли два обстоятельства. Первое — это практическое отсутствие в России в начале XX в. профессиональных этнографов, посвятивших себя исследованию Африканского континента. Такие специалисты появились чуть позже, в 1920–1930-х годах, в том числе благодаря интересу, который вызывала новая постоянная экспозиция Музея антропологии и этнографии, посвященная народам Африки. Вторым решающим обстоятельством стало то, что в лице Гумилёва руководство МАЭ повстречало не случайного любителя экзотических приключений, а молодого исследователя, который не просто из романтических соображений уже дважды побывал на востоке Африки, но и по собственной инициативе записывал фольклорные тексты, приобретал картины местных художников, этнографические экспонаты. Музею антропологии и этнографии, отправляясь в экспедицию, Гумилёв преподнес в дар маленькую, но весьма ценную коллекцию этнографических предметов, собранных в предыдущих своих поездках. Эта коллекция была зарегистрирована 23 июля 1913 г. куратором африканских этнографических коллекций Я.В. Чекановским под номером МАЭ № 2131.
Кроме того, вспомним, что имя Н. Гумилёва было, несомненно, известно сотрудникам музея и в связи с публикацией им цикла из пяти стихотворений под названием «Абиссинские песни», которые публиковались первый раз в знаменитой «Антологии» издательства «Мусагет» в 1911 г., а затем вошли в сборник стихов Гумилёва «Чужое небо» (1912). Этот цикл стихов произвел сильное впечатление на читающую публику: «яркая красочность», «необыкновенная свежесть», «чарующее девственное простодушие». Поток похвал был столь красноречив, что Н. Гумилёв был вынужден объяснять, что это не переводы абиссинского фольклора, а его оригинальные стихи, написанные под впечатлением знакомства с местной поэзией и по ее мотивам. Его переводы абиссинских фольклорных текстов появятся позже, как один из результатов экспедиции 1913 г.
Нет никакого сомнения, что кроме В.В. Радлова Николай Гумилёв в тот же день или позже познакомился и тесно общался со старшим этнографом музея, выдающимся ученым Л.Я. Штернбергом. Огромную роль могло сыграть общение с хранителем африканских этнографических коллекций Я.В. Чекановским. Этот сотрудник МАЭ к этому времени не только имел опыт полевой экспедиционной работы в Центральной Африке и службы в Берлинском музее народоведения, но и уже хорошо знал все имевшиеся в МАЭ африканские коллекции и написал изданный в 1912 г. путеводитель по экспозиции «Африка». Еще одной ключевой фигурой, чья помощь в подготовке экспедиции должна была быть бесценной, был выдающийся этнограф, художник и фотограф С.М. Дудин, который в 1910 г. организовал в музее фотолабораторию и явился основоположником визуальной антропологии в России. Совершенно очевидно, что Н. Гумилёв и Н. Сверчков (его племянник и член готовящейся экспедиции в Абиссинию) провели много дней в музее, знакомясь с уже существующими коллекциями из Восточной Африки, беседуя с сотрудниками, получая от них инструкции по сбору этнографических коллекций, фотографированию в полевых условиях, ведению полевого дневника и описи собранных коллекций.
Уже находясь в экспедиции и ожидая разрешения на пеший маршрут вглубь страны, Н. Гумилёв в мае в Харэре записал в «Африканском дневнике» свои впечатления от знакомства с сотрудниками этнографического и зоологического (так как планировался также сбор Н. Сверчковым энтомологических коллекций) музеев Академии наук: «С тех пор прошло пять месяцев. За это время я много раз бывал и на внутренних лестницах, и в просторных, заставленных еще не разобранными коллекциями кабинетах, на чердаках и в подвалах музеев этого большого белого здания над Невой [коллекции и часть экспозиций академических музеев располагались в те годы в так называемом Музейном флигеле Академии наук, замыкающем двор здания академии. — Ю.Ч.]. Я встречал ученых, точно только что соскочивших со страниц романа Жюль Верна, и таких, что с восторженным блеском глаз говорят о тлях и кокцидах, и таких, чья мечта добыть шкуру красной дикой собаки, водящейся в Центральной Африке, и таких, что, подобно Бодлеру, готовы поверить в подлинную божественность маленьких идолов из дерева и слоновой кости. И почти везде прием, оказанный мне, поражал своей простотой и сердечностью. Принцы официальной науки оказались, как настоящие принцы, доброжелательными и благосклонными».
В процессе подготовки такой длительной экспедиции в экстремально сложные для путешествий иностранцев районы Африки необходимо было решить ряд организационных задач: выбрать район работы, определить цели и задачи, решить вопрос о финансировании, транспортировки к месту проведения полевых исследований, разрешении на работу в Абиссинии, приобретении необходимого оборудования и т.д. В случае экспедиции Н. Гумилёва и его племянника Н. Сверчкова подготовка также включала овладение профессиональными навыками сбора этнографических коллекций, их описания, фиксации местных названий приобретаемых для музея предметов, их ритуального значения и бытового использования, места бытования, этнической принадлежности. Очень важно было научиться регулярно и правильно вести полевой дневник, коротко фиксировать в нем передвижение по маршруту, приобретение предметов для коллекции музея, описывать наблюдения этнографического характера. Забегая вперед, берусь утверждать, что со всеми этими задачами Н. Гумилёв блестяще справился.
Для того чтобы понять процесс подготовки к этнографической экспедиции непрофессиональных ученых, обратимся к воспоминаниям С.А. Ратнер-Штернберг, супруги старшего этнографа МАЭ Л.Я. Штернберга, которая с 1910 г. и до смерти в 1942 г. во время блокады также была сотрудником музея.
С.А. Ратнер-Штернберг пишет, что в начале XX в. в основу всей последующей деятельности музея был положен принцип собирания путем не случайных приобретений, а систематических научных экспедиций и командировок. Очень существенным препятствием к практическому осуществлению такого принципа был недостаток профессиональных этнографов, хорошо подготовленных теоретически и с практическим опытом полевой этнографической работы. Прилагались огромные усилия к тому, чтобы непрофессиональные собиратели коллекций (их часто называли корреспондентами музея) становились этнографами-исследователями, благодаря чему в МАЭ, наряду с хорошо описанными коллекциями, стал накопляться ценный и очень часто монографический научный материал по целым народностям. В целях привлечения широкого круга лиц к научному собиранию этнографического материала при музее организованы были систематические занятия по этнографии с демонстрацией музейного материала, и, кроме того, отдельные лица специально инструктировались для сборов в определенных районах. Ратнер-Штернберг пишет о роли своего мужа Льва Яковлевича Штернберга в подготовке экспедиций музея: «Участников наиболее важных экспедиций он подготавливал месяцами, читая им во время бесед целые курсы по первобытной религии, шаманству, социальной культуре, лингвистике, фольклору и инструктировал по методологии полевой работы».
Неизвестно обладали ли к этому времени Н. Гумилёв и Н. Сверчков какими-либо навыками и опытом фотографирования, особенно в полевых условиях. Скорее всего, нет, фотоаппарат был большой редкостью в руках любителей. Необходимо было научиться пользоваться им, получить инструкции, как проводить съемку в полевых условиях, усвоить, какие сюжеты для фотографирования предпочтительнее. Нужно было научиться обращаться со стеклянными негативами, освоить технику их проявки в полевых условиях, хранения негативов в условиях жаркого климата и транспортировки во время многодневного пешего путешествия.
Н. Сверчкову необходимо было освоить азы техники сбора энтомологической коллекции: каких насекомых предпочтительнее собирать, в какое время дня и в каких условиях, как составлять полевые этикетки, как готовить собранные образцы к транспортировке, обеспечить сохранность собранной коллекции.
В «Африканском дневнике» Н. Гумилёв вспоминал: «Приготовления к путешествию заняли месяц упорного труда. Надо было достать палатку, ружья, седла, вьюки, удостоверения, рекомендательные письма и пр. и пр.». Н. Гумилёв также упоминает, что они использовали во время экспедиции походное оборудование, разработанное знаменитым русским путешественником М.Е. Грум-Гржимайло, который прославился в том числе как создатель армейского походного снаряжения: «Ночевали на половине подъема, и это была наша первая ночь в палатке. Там уместились только две наши кровати и между них, как ночной столик, два поставленные один на другой чемоданы типа, выработанного Грум-Гржимайло».
Реклама офицерских пехотных чемоданов и кавалерийских вьюков со складной походной кроватью системы Грум-Гржимайло. Объявление в газете начала XX в.
Негатив на стеклянном носителе. Установка палатки. МАЭ №2198-69
Директор МАЭ академик Радлов предпринял ряд организационных мер для подготовки и отправки в экспедицию Н. Гумилёва и Н. Сверчкова. В Санкт-Петербургском филиале Архива РАН и Центральном государственном историческом архиве хранится переписка В.В. Радлова, связанная с хлопотами о снаряжении экспедиции. Им было отправлено 20 марта 1913 г. письмо директору-распорядителю правления Добровольного флота генерал-лейтенанту от Адмиралтейства О.Л. Радлову (однофамильцу В.В. Радлова) о предоставлении свободного проезда участникам экспедиции. Положительный ответ был получен 5 апреля, и в Управление делами Добровольного флота в Одессе было направлено распоряжение: «Правлением разрешен бесплатный проезд на пароходе Добровольного Флота от Одессы до Джибути и обратно, с оплатой продовольствия за собственный счет, Н.С. Гумилёву и Н.Л. Сверчкову, командируемым Музеем Антропологии и Этнографии в Абиссинию для собирания этнографических коллекций и для обследования местных племен. Сообщая о таковом постановлении Правления, уведомляю, что означенные лица предполагают выехать из Одессы с отходящим 10-го Апреля пароходом “Тамбов” и возвратиться в Одессу в начале Августа месяца. Директор-распорядитель О.Л. Радлов».
Негатив на стеклянном носителе. Корма и рубка парохода «Тамбов» (добровольный флот). Турция, город Константинополь (современный Стамбул). МАЭ №2198-205
В.В. Радловым был также направлен запрос от 26 марта 1913 г. в Главное Артиллерийское управление с просьбой «не отказать в разрешении на выдачу г. Гумилёву из арсенала пяти солдатских винтовок и 1000 к ним патронов на возможно льготных условиях». На этот запрос также через неделю был получен положительный ответ.
Винтовка Бердана образца 1870 г., бывшая на вооружении российской армии вплоть до 1-ой мировой войны
В тот же день В.В. Радловым было отправлено письмо в Аддис-Абебу: «Российская Императорская миссия в Аддис-Абебе, консулу. Его Превосходительству Б. Л. Чемерзину. Милостивый государь Борис Александрович! Позволяю себе обратиться к Вашему Превосходительству со следующей просьбой: Музей антропологии и этнографии командирует Н.С. Гумилёва в Абиссинию для изучения племени Галласов. Так как для беспрепятственного проезда по стране этого племени необходимо содействие губернатора г. Харара, покорнейше прошу исходатайствовать соответствующее рекомендательное письмо от Абиссинского правительства и выслать таковое по адресу г. Гумилёва в Dirre Daua, а также сообщить русскому вице-консулу в Джибути об оказании содействия г. Гумилёву в этом городе, чем премного обяжете Музей Императорской Академии наук и Вашего покорного слугу. В. Радлов, директор музея, действительный тайный советник, академик В. Радлов».
Письмо Российского консула в Аддис-Абебе Б. Чемерзина академику В. В. Радлову от 27 апреля 1913 г. о готовности оказать полное содействие экспедиции МАЭ во главе с Н. Гумилёвым. ПФА РАН Ф142 Оп1 Д65 Л163
Также Радловым был выдан Гумилёву и Сверчкову, отправляющимся в Абиссинию для научных исследований, «Открытый лист» на французском языке.
Копия «Открытого листа» на французском языке, выданного академиком В. В. Радловым Николаю Гумилёву 26 марта 1913 года: «Открытый лист Ник. Степ. Гумилёву и Ник. Леонид. Сверчкову, отправляющимся в Абиссинию для научных исследований…" ПФА РАН Ф142 Оп1 Д63 Л450
Еще один документ из Петербургского филиала Архива Академии наук — свидетельство согласования экспедиции в Абиссинию с историко-филологическим отделением Императорской Академии наук. В нем мы находим сведения и о финансировании экспедиции академией. По какой-то неизвестной причине такое согласование было сделано только 22 мая 1913 г., т.е. когда Гумилёв и Сверчков уже находились в Харэре. Приведем текст этого документа полностью:
(Прошение директора музея академика В.В.Радлова в отделение историко-филологических наук Императорской академии наук на командировку Н. Гумилёва в Абиссинию «для обследования племени Галассов и собирания среди них коллекций» от 22 мая 1913 г. ПФА РАН Ф142 Оп1 Д66 Л17)
В Историко-филологическое Отделение
Императорской Академии Наук
Прошу разрешения Отделения на командирование Н.С. Гумилёва в Африку для обследования племени Галласов и собирания среди них коллекций и вместе с тем прошу на связанные с этим расходы ассигновать пока 600 рублей, из коих 400 рублей выдать здесь лицу, которому доверит г. Гумилёв, а 200 рублей перевести 1 июля через Лионский кредит по следующему адресу. Afrique, Abyssinia, Dire-Daua, Banc of Abissinia — через Индо-Китайский Банк в Джибути, Mr. Nicolas Goumileff.
Директор Радлов».
Из этого документа мы узнаем: то небольшое финансирование экспедиции, которое академик Радлов попросил у Академии наук, было согласовано и выделено задним числом. Очевидно, Н. Гумилёв отправился в экспедицию, взяв в долг очень значительную по тем временам сумму денег (не менее 400 руб.), а средства на возвращение экспедиции в Петербург должны были перевести к 1 июля в банк в Джибути.
Императорской Академии Наук
Прошу разрешения Отделения на командирование Н.С. Гумилёва в Африку для обследования племени Галласов и собирания среди них коллекций и вместе с тем прошу на связанные с этим расходы ассигновать пока 600 рублей, из коих 400 рублей выдать здесь лицу, которому доверит г. Гумилёв, а 200 рублей перевести 1 июля через Лионский кредит по следующему адресу. Afrique, Abyssinia, Dire-Daua, Banc of Abissinia — через Индо-Китайский Банк в Джибути, Mr. Nicolas Goumileff.
Директор Радлов».
Из этого документа мы узнаем: то небольшое финансирование экспедиции, которое академик Радлов попросил у Академии наук, было согласовано и выделено задним числом. Очевидно, Н. Гумилёв отправился в экспедицию, взяв в долг очень значительную по тем временам сумму денег (не менее 400 руб.), а средства на возвращение экспедиции в Петербург должны были перевести к 1 июля в банк в Джибути.
© МАЭ РАН, 2021
© Ю. К. Чистов
